Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017 - Руслан Гавальда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
III. Титры
Две с половиной минуты Абдуллах Амин внимательно присматривался к своему ишаку. И только тогда, когда он убедился, что тот неподвижен как огромная глыба из песка, зовущаяся египетской пирамидой, стал приближаться к Аистаилу.
Он приближался медленно, вспоминая тот ужасный день, когда, увлекшись сбором мескалина, бросил поводья и дал ему удрать.
Когда через несколько минут благодаря своей осторожности он поднялся над любимым беглецом, сердце его вдруг отчаянно заколотилось. Ибо перед ним, освещенная могучим солнцем и белизной песков, величественно возвышалась шерстка Аистаила.
Абдуллах Амин упал на колени и заплакал. Он благодарил Всевышнего за то, что тот позволил ему встретиться с парнокопытным.
Через пару часов причитаний арабской вязью с трудом шевеля трясущимися от вытия губами, он улыбнулся и начал спускать с себя штаны.
Когда Аблуллах Амин входил в него, маленький ишак покачнулся и заерзал.
«Кто-нибудь! Мне больно! Ради Бога, остановите его!», – отражалось на морде ишака.
Ловкие руки муфтия вцепились: «Нет!»
Затем последовали стон, кряхтения и визг, словно звучал целый реестр криков о помощи.
Расширенные зрачки ишака говорили: «Спасите!»
Они умоляли: «Прекратите!»
Увы, ишак оказался в одиночестве. За последние несколько месяцев сексуальное желание Абдуллаха Амина куда-то испарилось. Аистаил и решил, что никакого акта теперь днём с огнём не сышешь.? Тот, кто наблюдал за страданиями ишака – был всего лишь молчаливой пустыней. Озвучка происходящей сцены принадлежала лишь им двоим. Точнее – одному ишаку. Увы.
Морда ишака говорила: «Умоляю!»
Через мгновение: «О нет!»
Аистаил суетился, Абдуллах Амин неустанно входил – выходил, входил – выходил… Аистаил, силясь выбраться, безуспешно отбиваясь, извивался всем телом и крутил головой.
Надрывные его вопли словно парализовали всё в округе, эхом отражаясь от молчаливых колючек. И казалось, насилуют не одного ишака, а целое стадо. Он сопротивлялся. Его глаза шарили по жженному песку.
Наконец…
Абдуллах Амин ладонями стиснул уши ишака и зажмурился, побраговев при этом, как перепуганный мальчишка.
В эту секунду же и высвободилось заднее копыто. Правое. И высвободившись инстинктивно взлетело вверх. Попало Абдуллаху Амину в лицо. И как бы больно ишаку в этот момент не было, видит Всевышний, Аистаил того не хотел. Рефлекс. Это была сладкая, приятная боль.
Но рефлекс же сработал и во второй раз, когда Абдуллах Амин, неожиданно придя в восторг от заезда по физиономии, кончил в любимого ишака слишком яро, сделав ему больно повторно и повторно же вызвав поднятие вверх, но не одного копытца, а обеих, чем обеспечил себе еще два удара в грудь. Смертельных.
В миг Абдуллах Амин обмяк. Аистаил вздохнул.
Ишак немного постоял, ожидая, когда же после небольшой передышки муфтий возобновит своё насилие или, по крайней мере, отойдет от него и даст понять, что сейчас – пару минут – и они двинут домой, ибо нужно успеть ко времени вечернего намаза, но…
Через минуту, переминаясь с копыта на копыто, нервно подергиваясь (ведь если муфтий и любил после интима подержать свой елдак в тепле, то ишак лишь свыкся терпеть эту часть близости исключительно ради партнера), Аистаил обходил и обнюхивал скатившегося с него хозяина. Тот не отдыхал в блаженстве, но был мертв. Аистаил истошно заблеел, как будто в произошедшем целиком и полностью виновен был он.
Наконец-то, после утомительной почти недельной ходьбы по пескам на одном месте (от Хаммера до трупа муфтия) ветер, густо насыщенный цветочным ароматом и креозолом, применяемым для пропитки шпал, задул с одной из сторон пустыни. И Аистаил знал, что пора уходить и знал, куда направиться. Ишак с трудом заставил себя подняться и в последний раз взглянуть на Абдуллаха Амина. Ему показалось, что тот улыбался ему, и он всей своей ишачей душой попытался улыбнуться в ответ, чувствуя, что сердце его свободно и полно счастьем.
С его чувствами произошли таинственные изменения: большое и маленькое, медленное и быстрое, привычное и непривычное поменялись местами. Страх рассеялся и потерял смысл. Предстоящая атака больше не страшила его – вернее, страшила ничуть не больше, чем всё остальное, потому что всё теперь стало одинаково жутким.
Аистаилу никого не было жалко, он знал, что люди виноваты в своей гибели сами. Все люди.
Он обрел своё предназначение. А обретя предназначение можно двигаться в путь
И через недолгое время он наткнулся на дощатое станционное строение, где сидела парочка седобородых аксакалов, словно сошедших с экрана фильма «Белое солнце пустыни» (ибо эта кинокартина снималась неподалёку от этих мест). Хорошо, что они не обратили внимание на затерявшегося в пустыне ишака. Как ни странно, они были увлечены спокойным разговором и только лишь бормотали что-то на своём наречии и степенно качали головами в чалмах.
Пейзаж с рельсами, уходящими вдаль, удивительным образом напоминал картину времён освоения американского Дикого Запада. Казалось, что вот-вот из-за горизонта с улюлюканьем выскочат индейцы или лихие ковбои с кольтами в руках. Однако, ничего этого не происходило. Кругом было совершенно безлюдно, если не считать истуканоподобных старцев и детишек чуть старше ясельного возраста, прячущихся за станционными постройками.
Вскоре Аистаил обнаружил и кран с водой. Люди здесь наполняли свои ёмкости тёплой водой, сильно пахнущей хлоркой. Кран был стар и протекал, так что ишаку вдоволь удалось напиться.
Вдоволь напившись Аистаил не стал отдыхать, а примеком побрел дальше. Впереди его ждал подъем в горы.
Горы оказались невысокими, не более двухсотпятидесяти-трехсот метров, поэтому через несколько часов он уже был на вершине хребта и наслаждался фантастическим безжизненным пейзажем.
Вскоре пустыня перестала представлять собой не череду бесконечных песчаных барханов: пески стали составлять не более пятнадцати-двадцати процентов от общей площади пустыни.
Было уже почти совсем темно, когда он добрался до полуразвалившейся мечети. Он вспомнил, что однажды заночевал здесь со своим хозяином, и, если не считать его бессонницы, ночь прошла спокойно.
Сейчас он снова был здесь. Но на этот раз он был один. Он долго глядел на небо. Ему вспомнилось, как однажды ночью в пустыне он тоже смотрел на звезды с Абдуллахом Амином. Подумал о том, сколько дорог уже осталось позади, и о том, каким причудливым и нелепым способом он погиб.
«Список получается слишком длинный. Порой неприятный (в голове вновь промелькнул былой хозяин), но путь был отмечен знаками, и сбиться с него я не могу», – подумал ишак.
Он снова ощутил дуновение ветра. Это был «левантицец», прилетевший из Африки, но на этот раз он не принес с собой запах пустыни.
Незаметно для себя он уснул.
Когда он проснулся, что-то с ним было не впорядке, и он решил скорее двинуться в путь.
Большая часть пустыни стала состоять из огромных полей усыпанных неким подобием щебёнки и камней. Всё чаще и чаще начали встречаться овраги и холмы самой причудливой конфигурации. Как правило, северные склоны их были покрыты невысокими кустарниками и даже чахлыми корявыми деревьями. В то время, на южных иногда попадались живописные поляны, сплошь покрытые изумрудной травкой и огромными тюльпанами.
К слову сказать, шагать по этим цветам оказалось довольно трудно – их мясистые стебли и лепестки проскальзывали под копытцами. И пусть простят экологи и гринписовцы, но иногда Аистаилу просто невозможно было обойти эти гигантские клумбы, тянущиеся на несколько километров и поэтому приходилось с хрустом шагать по этому цветочному великолепию.
Неожиданной проблемой оказался спуск с, казалось бы, простеньких гор. Южная сторона представляла из себя почти отвесные обрывы и поэтому ишаку пришлось несколько раз, чуть ли не кувырком лететь на лыжами скользящих копытах.
Много в пустыне дорог и всевозможных троп, идущих из ниоткуда и в никуда. Аистаил шел по ним если они были в попутном направлении и без особого сожаления сходили с них, если поворачивали в сторону. В принципе, местность в пустыне для Аистаила была достаточно легко проходима везде, за редким исключением невысоких (не более ста – стапятидесяти метров) обрывистых гор и глубоких оврагов. Впрочем, и их преодолеть, при необходимости, не очень сложно.
Встречались Аистаилу участки глинистой пустыни: огромные ровные пространства покрытые словно плиткой потрескавшейся глиной. Идти по этой идеально ровно поверхности было одно удовольствие, но такая пустыня становилась совершенно непроходимой если её смачивал дождь. Попавшиеся в такой капкан путники увязали в липкой глине и вынуждены были ждать пока она подсохнет. Аистаилу повезло – дождей не было совсем.
